А Россия тем временем шла к своему концу. И хотя о тройственном разделении разговор еще не начался (это случилось позже, при интеллигентском правлении), но всякому, кто давал себе труд об этом задуматься, становилось ясно, что надо либо начинать суетиться, подобно известной мыши, тонувшей в крынке молока, либо учинить лихой пир во время чумы – и кончать базар.

Тогда именно и возникла – вернее, воскресла в кругу людей, готовых ради блага государства и подсуетиться, и даже очень – та самая идея относительно реставрации монархии. Люди эти были из числа тех, кто формально не будучи властью во многом осуществлял ее, одни – подсказывая решения, другие – выполняя указания сверху (всякое распоряжение ведь можно выполнять по-разному и с противоположными результатами). Люди эти не составляли никакого тайного общества, заговора, партии и тому подобного; просто по положению они достаточно хорошо знали друг друга, общались и во внеслужебное время – на даче, рыбалке или в бане, скажем, – и за рюмкой – умеренной, впрочем – нет-нет да и затрагивали в разговоре близко интересовавшие их темы.

Разговоры, естественно, велись не под стенограмму. И тем не менее… записал же кто-то разговор между теми самыми людьми, о которых я говорил только что. Каким образом эта запись была получена – на этот вопрос у меня пока не возникло точного ответа. Предположений, конечно, было несколько. Возможно, разговор по чьему-то поручению (можно догадываться, по чьему) был уловлен при помощи современной (применительно к той современности, сегодня это было бы еще легче) аппаратуры подслушивания, дающей возможность посредством остронаправленного микрофона слышать (и писать) то, что говорится на расстоянии даже сотен метров за закрытыми окнами. Другое предположение: прослушивались при помощи заблаговременно и надежно установленной аппаратуры вообще все разговоры, имевшие место в данном помещении, – поскольку не могло остаться неизвестным, что здесь время от времени собираются такие вот люди. То, что ко мне попало крайне немного таких записей (кроме всего прочего еще и потому, что человек я крайне небогатый, а за такого рода записи надо платить намного дороже, чем за кассеты и диски с самыми сногсшибательными хитами), вовсе не значит, что в природе не существует многих других подобных же. Третий вариант: кто-то из участников разговора принес записывающее устройство – или хотя бы передающее – с собой, желая для каких-то своих целей иметь запись предстоящей беседы. Эта возможность представляется мне вполне допустимой. Можно предположить также, что необходимое устройство было закреплено на теле кого-то из обслуживающего персонала, у которого также могли быть свои, вполне объяснимые мотивы. Это тоже кажется мне весьма вероятным – тем более потому, что сама запись была явно неровной, громкость заметно варьировала, что можно объяснить тем, что носитель аппаратуры то приближался к источникам речи, то вынужден был от них отдаляться, а кроме того, не мог постоянно сохранять оптимальное положение, поворачиваясь фронтом к каждому из говорящих; это наверняка было бы замечено, после чего со слухачом обошлись бы очень круто и быстро; нет гарантий, впрочем, что так не случилось и на самом деле.

Однако это все частности; главным же является то, что запись была сделана, а сегодня и попала в мои руки. По сути дела, запись эта содержит всю информацию, необходимую для решения вопроса, и сегодня беспокоящего многих историков, тщащихся объяснить: почему монархический всплеск 2017 года, с одной стороны, начался так внезапно и так успешно, а с другой – почему он оказался столь кратковременным и повсеместно затух как-то сразу, словно по команде. У меня теперь есть все основания полагать, что именно так оно и было: по команде.

У себя в номере я через наушники снова прослушал запись раз и другой. И успел запомнить достаточно много. Между прочим, и то, что, выходит, важный вопрос об источнике денег был поставлен именно тогда. Если…

Если, разумеется, такой разговор в действительности имел место. А не являлся театральной постановкой режиссера, заинтересованного в цикле моих статей.

Об этом нужно было думать, предполагать, сомневаться, убеждаться, выдвигать аргументы и контраргументы.

Кассеты кассетами, но нужен был еще и анализ ленты, и анализ самой записи. И голосов. Если это не постановка, а подлинный разговор, то звучащие при воспроизведении голоса обязательно должны быть записаны и еще где-нибудь: люди, близкие к власти, не могли хоть раз-другой не попасть в лапы нашего брата-журналиста. Но все это тогда требовало специальной аппаратуры, серьезных профессионалов, времени… Одним словом, сейчас приходилось принимать оба варианта за равно возможные.

Разумеется, меня вывели на эти записи не ради того, чтобы сделать мне приятное. Уже из разговора с американцем было ясно: принимая меня за серьезного сторонника европейских Романовых, от меня будут ждать разгромной статьи, написанной на основании нового материала; статьи, в которой как дважды два будет доказано, что никакой азиатской ветви царствовавшего дома на самом деле нет и что претендент просто-напросто сконструирован и воплощен группой заговорщиков еще четверть века тому назад. Появление в русской и, несомненно, европейской печати такой статьи накануне референдума и избрания свело бы шансы Искандера если не к круглому нулю, то, во всяком случае, к величине, крайне незначительно от него отличающейся. Расчет прост и не лишен изящества.

Однако именно в случае подлинности записей я такой статьи писать никоим образом не стану. И записей этих в обозримом будущем никто не увидит. Они останутся объектом исторического анализа, не более.

Совсем другое дело – если выяснится, что записи – липа, подделка, артефакт. В таком случае статья может быть написана и опубликована – и на следующий же день вся ее аргументация будет подвергнута разгрому. Доказав, что записи – фальшивка, а для этого раскрыв историю их возникновения – не в прошлом, а в наши дни, разумеется, можно скомпрометировать весь Европейский блок и тем в немалой степени ослабить его позиции. Доказать, сколь неблаговидными способами стараются они усадить на российский престол своего претендента – будь он хоть трижды законным.

Во всяком случае, так это выглядело в первом приближении. Однако пока позиция на доске оценивалась и комбинация продумывалась лишь на один ход вперед; а нужно было на три-четыре, а еще лучше – на пять-шесть. Потому что в варианте с фальшивкой на тот простой ход, который я только что просчитал, наверняка мог иметься ответ, весьма возможно – неожиданный и сильный. Например? Ну хотя бы – доказать, что фальшивка сработана самими сторонниками Искандера именно для того, чтобы обвинить в ее фабрикации Евроблок. Если такой вариант рассчитан, то наверняка существуют и доказательства (подлинные или нет – дело второе) того, что липу изготовили именно азороссы. Так или иначе, спешить с какой бы то ни было публикацией не было ни малейшего смысла. А записи надо было быстренько упрятать туда, откуда их не просто будет достать кому бы то ни было. Потому что, подождав немного и убедившись в том, что я вовсе не спешу воспользоваться попавшим в мои руки материалом, его попытаются у меня изъять и передать более сговорчивому мастеру пиар-сенсаций. Пристроить записи в надежное место надо было немедленно; однако мне не хотелось оставаться и совершенно без материала: наверняка мне удастся улучать минутки, чтобы еще и еще раз слушать и обдумывать услышанное. Так что нужна была копия. Вообще требовалось много чего: кассета, машина, надежный сейф… Все это надо было успеть сегодня: начиная с завтрашнего утра времени на такие операции у меня может просто не остаться.